К А Р М А Н Н А Я К Р А Ж А (1906г.)

"В шумном балагане любят собираться Жулики, бандиты, воры всех мастьей..."

Вилли Токарев

То, что англичане называют уик-эндом, в шалманчике, приютившемся на одной из узких улочек Керчи, именовалось обыкновенным субботним загулом. И действительно, для того, кто привык проводить вечера в этом и подобных этому заведениях, в атмосфере, царящей здесь, не было ничего необыкновенного. Короче, обстановка для завсегдатая была столь же привычной и традиционной, как для англичанина загородный отдых в конце недели. Впрочем, в описываемый момент отыграл уже, отпел, отплясал загул, источившись, как некогда широкий нож до узкой полоски.

Спал, уронив на стол лохматую голову и выставив на всеобщее обозрение порезанную осколком бутылки щеку, лихой гармонист, еще час назад самозабвенно наяривавший: "Я ж тибе не спрашиваю, шо у тибе болить, а я ж тибе спрашиваю, шо ти будишь пить."

Но обозревать его было не особенно кому. Ушли в ночь те, для кого она была рабочей, только Маруська Климова задержалась по причине романтического подпития.

- А я ведь в город за счастьем приехала, - сказала она,

глядя в пространство.

- А мы думали - е....ся, - в тон ей ответил Костя Грободел, осушив посошок и направляясь к выходу.

- Такому сну не дал досниться! Мерзавец! - с наигранным возмущением бросила вслед ему Маруська, давно уже не видевшая снов. И тоже исчезла за дверьми.

Зеленый, как тоска, рыночный поэт Кукушкин, как и все поэты, страдавший от бессонницы - следствие безмерного поглощения горячительных напитков - ронял в углу невидимую миру слезу над шестой за день эпитафией:

Под камнем сим лежат два друга:

Биндюжник и его супруга.

Разделавшись с заупокойной надписью и отметив очередной успех возлиянием, поэт перешел к заздравному стихотворению по случаю юбилея торговца скобяными товарами, начав его бессмертными словами: "Богат и славен Пузанков..."

За спиной у Кукушкина на стене висел образец его творчества, как рекламера:

Нет уголка уютней в мире,

Чем у Андреича в трактире!

Сам попечитель "дьяволоугодного заведения", как величал его поэт, бывший боцман Андреич, отсутствовал на данный момент в зале, но зато присутствовала в нем "царица Тамара", сидевшая с отсутствующим взглядом рядом со старым шарманщиком. Клюющий носом шарманщик лениво крутил "На сопках Маньчжурии",а Тамарка, потерявшая на войне жениха, не в такт подпевала. Появилась она в шалмане год назад, и, хотя сильно пила, Андреич пригрел ее за красоту и ласку.

Оживленно было только в одном углу трактира, где неизвестно откуда возникший неделю назад молодой парень, которого прозвали Ловкачем, за угощение развлекал публику, состоящую из трех фабричных, матроса, извозчика и двух прилично одетых людей неопределенного рода деятельности.

Ловкач "проглотил" солонку, затем вытащил ее у себя из-за

уха; четыре исчезнувших туза он нашел в карманах невозмутимого извозчика, слегка отупевшего мастерового и двух неизвестных.

- А вот бумажник у меня из кармана можешь вытащить? -

похлопал себя по груди один из незнакомцев. - Но так, чтобы ни я, ни кто не заметил!

- Не могу, - ответил Ловкач, оборачиваясь в поисках хозяйки в одну и в другую сторону: - Томочка, где ты, радость наша, подай-ка мне еще вина, заработанного тяжким трудом.

Но поникшую от вина и жалости к себе Томочку заботливый

Андреич унес уже на руках в заднюю комнату и теперь сам появился с бутылью в руках.

- А почему не можешь? - продолжал приставать К Ловкачу

пьяный посетитель.

- Потому что это будет карманная кража, - покачал у него перед носом пальцем тоже не ахти какой трезвый Ловкач. - А я не вор, я - фокусник. Положить тебе в карман что-то могу, а взять что-нибудь твое - ни-ни.

- Какая же это кража, если я сам прошу тебя украсть у меня бумажник? - не отступался просящий.

- Тогда, конечно, не кража, - согласился Ловкач и вынул из

своего кармана бумажник незнакомца. - На, держи. Эй, Андреич, я еще заработал. Подай на всех!

При этом возгласе очнулся шарманщик и, чтобы напомнить о

себе, опять заиграл "На сопках Маньчжурии"...

Вечером следующего дня, оказавшегося,понятно, воскресеньем, некий молодой человек совершал променад по той самой улице, которую украшал трактир Андреича. Проходя мимо прилегающей к трактиру подворотни, он услышал подозрительный шум, а так как был от природы любознательным, то и заглянул в эту подворотню. Глазам его предстала живая картина в исполнении трех артистов: двое изображали грабителей, а третий - жертву, причем горло последнего было захлестнуто ремнем, который один из нападавших держал в руках, в то время, как второй шарил у жертвы по карманам. Заметив слабеющие взбрыкивания исполнителя трагической роли, прохожий решил вмешаться в постановку и сделал это весьма эффектно: сильно и точно брошенный им стальной шарик попал одному из артистов в лоб, отчего тому пришлось выпустить ремень и лечь рядом с жертвой. Его напарник обернулся, неосторожно подставив и свой лоб, чем немедленно воспользовался новый участник, до того опасавшийся попасть в висок или затылок исполнителя роли второго грабителя, так как существовыала большая вероятность, что на бис он сыграть уже не сможет никогда.

Заполнив подмостки подворотни лежащими телами не хуже Шекспира, его эпигон поднял с земли один шарик - второй куда-то закатился и он не стал его искать в по-южному быстро густеющих сумерках - затем подобрал конверт, выпавший из руки одного из поверженных.

- Очевидно, это ваше, сударь, - подошел он к ограбленному, который уже поднялся на ноги и растирал шею в том месте, где она была сдавлена ремнем.

Тот кивнул, взял конверт и неуверенно произнес, пытаясь

разглядеть находящееся в тени лицо своего избавителя:

- Шарик в лоб, я не ошибся?

- Не ошиблись, - ответил спаситель, подкидывая шарик на

ладони.

- Серьга, братишка! - закричал спасенный, рукавом вытирая

кровь с разбитого лица. - А я думал, померещилось. Но кто бы еще так смог, кроме тебя?

- Кузя, не сойти мне с этого места, - откликнулся давний приятель, с которым они не виделись семь лет. - Нет, сойти как раз следует: пошли, пока твои противники не очнулись...

Они сидели на лестнице близ вершины Митридата, и Кузьма рассказывал о своей жизни после того, как они расстались, когда был убит Магистр Черной и Белой Магии и шестнадцатилетний

Серьга оставил цирк. Бельский внимал рассказу друга, не перебивая: слишком много у него было связано с той безалаберной кавалькадой людей, арен и городов, о которой рассказывал Кузьма, чтобы он мог воспринимать рассказ как цепь фактов и только - он слушал, погружаясь в себя, как слушают музыку...

- Ну, ладно, Кузя, хватит о днях минувших, хотя это место и

располагает к историческим экскурсам: Воображенью край священный: С Атридом спорил там Пилад, Там закололся Митридат...

Знаешь, чьи стихи?

- Пушкина.

- Правильно, мой Пилад, разбираешься ты в литературе. А теперь расскажи Атриду о дне нынешнем. Что, как говаривал мой незабвенный дядюшка и твой учитель в искусстве иллюзии, манипуляции и престидижитации, "факир был пьян, и фокус не удался?"

Ученик Черного и Белого Магистра заерзал на ступеньке: - Да что это мы все обо мне да обо мне? Ты-то как поживаешь?

- Давай, брат, не юли. Выкладывай все, как на духу, что ты там натворил.

- Ничего особенного, Серьга: обыкновенная кража. Да здесь

не место говорить об этом.

Бельский улыбнулся: - Как раз здесь самое место: неподалеку отсюда недавно был найден древнегреческий сосуд с процарапанной на донышке надписью: "Он украл меня у Гикесия". Так что, как видишь, воровство здесь не в новинку, и еще несколько тысячелетий назад некто Гикесий предусмотрел возможность кражи своего имущества и применил остроумный способ охраны его. А каков твой вклад в историю хищений?

- Я же говорю: обыкновенная карманная кража. Хотя, конечно, вру: обыкновенной-то ее назвать как раз трудно. В отличие от того сосуда, о котором ты упомянул, я не знаю, что я украл и у кого, хотя написано там много чего.

- Документ? Тот самый, в конверте, что у тебя пытались

отобрать?

- Оно самое. Только документом назвать два куска бумаги

чересчур. Они меня предупреждали, что я никакой выгоды из похищенного извлечь не смогу. Похоже, так оно и есть. А между тем я знаю, что эти листки стоят не меньше тысячи рублей. Мне же за этот конверт обещали пять десятирублевок, но я бы за них и пятака не дал: записка неизвестно кому от какой-то Надежды и обрывок письма какой-то Е.П.Романовой опять же неизвестно кому.

- Дочь Петра Первого, как известно, звали Елизаветой, а

фамилия у нее была...

- Вот это здорово! - взметнулся Кузьма, но тут же увял:

- Нет, не может быть. Письма, конечно не вчера написаны, но все же не так давно.

- Да не волнуйся ты. Я просто назвал тебе первое пришедшее на ум имя, чтобы показать, что цена документа может зависеть от многих, не очевидных на первый взгляд, причин. Ты лучше сначала расскажи, кто тебя уговорил кражу-то совершить.

- Этого я тоже не знаю. Видишь ли, вчера демонстрировал я в одном трактире ловкость рук: фокусы показывал. Я в цирке уже года три не выступал, но дядюшка твой натаскал меня прилично, так что на ярмарках, гуляниях и тому подобное я всегда могу заработать. А в трактире этом я уже несколько дней кручусь, но тех двоих вчера в первый раз увидел, да и никто их там не знал.

- Постой, Кузьма, пожалуй, нам и вправду стоит найти другое

место для разговора, ведь придется еще рассматривать письма, а здесь темновато. Ты где обитаешься?

- Да в том самом трактире, где они меня сегодня и подловили, так что туда мне дорога заказана.

- Значит, идем ко мне, там нам никто не помешает.

- Так ты здесь живешь? Вот не знал! А ведь я в Керчи давно. - Нет, я здесь не живу, а работаю. В Керченском музее. У

милейшего господина Шкорпила, директора этого самого музея. Именно я и выкапываю разные древние вещицы из-под земли. А живу я, вернее доживаю последние деньки, в уютном флигельке, который снимаю у директорской родственницы, так что на три дня приютить могу. А потом, если хочешь, можешь вместе со мной в Питер поехать. Подходит?

- Вполне. Зимой здесь скучновато. Вот, значит, куда тебя

занесло из цирка. А в столице что делаешь?

- Ничего особенного: учусь в университете. Ну что, пошли?..

- Я так понимаю, что свою ловкость рук в трактире ты демонстрировал не за красивые глаза? - сказал Бельский, выставляя на стол бутыль с местным виноградным вином.

- Ты угадал, - сказал Кузя, оглядывая скромное жилище будущего ученого, - именно за этот благородный напиток я и давал гастроли. Пожалуй, вчера я выпил слишком много, раз поддался на их уговоры. Но они твердили, что кражей это назвать нельзя, так как письма ничего не стоят, да и тот, у кого я их должен... э-э-э... изъять, не будет поднимать шум. Это на случай, если я попадусь. И еще говорили, что им нужен не вор,

а честный человек - вроде меня.

- Я бы не сказал, Кузя, что твое лицо выдает в тебе

честного человека. Еще покойный дядюшка говорил, что в твоих фокусах больше от жулика, чем от артиста.

- Выходит, Магистр оказался прав, раз я поддался на их уговоры. Правда, они, как я уже говорил, предупредили меня, что я никакой выгоды из... изъятого извлечь не смогу, так что обманывать их мне нет никакого смысла.

- И все-таки ты их обманул?

- Да не обманывал я их: не знаю, с чего они на меня вдруг

набросились: я ведь шел на встречу с ними, чтобы отдать им конверт и получить с них то, что было обещано за работу: пять червонцев. А мне петлю на шею - и слова сказать не дали. Разве порядочные люди так поступают?

- Ладно, об этом потом. Поведай-ка, Пилад, внимающему

каждому твоему слову Оресту о самой краже.

- Понимаешь, я весь день должен был ждать их в трактире.

После полудня один из них зашел за мной, тогда как другой, очевидно, следил за тем, кого я должен был... а, черт возьми... обокрасть. Они мне его показали на улице и сказали, что у этого человека в кармане должен находиться интересующий их конверт, но выкрасть я его должен до четырех часов. Сделать, мол, это при моем мастерстве будет нетрудно: на бульваре в это время множество гуляющих. Затем я с конвертом должен вернуться в трактир, куда и они придут, чтобы расплатиться. Но - еще раз повторили - срок только до четырех.

- И ты?

- И я пошел за этим прилично одетым молодым человеком.

Раза два столкнулся с ним в толпе и удостоверился: точно, в кармане у него конверт. А выкрасть никак не мог решиться страшновато все-таки...

- И?

- И не решился.

- То есть как не решился?

- Так и не решился. Ну их, думаю, к черту. Скажу, не смог. Отошел в сторону, закурил, но совсем не ушел, потихоньку наблюдаю издали: как-то не хочется уходить: интересно же...

И вдруг подходит к моему необокраденному другой человек, такой же молодой, тоже прилично одетый, в общем, под пару. Они этак, без особых нежностей, здороваются, о чем-то мгновенно переговариваются, а затем вдруг вынимают оба из карманов по конверту, показывают друг другу, что в них - а мне не видно и расходятся, обменявшись конвертами. Тут я понял, почему срок был до четырех: теперь конверт, который я должен был украсть, перешел в другие руки... И так мне стало обидно, что я как-то сразу решился: догнал этого другого, столкнцулся с ним... и через мгновение конверт у меня! Дело сделано, пять червонцев заработано: не все ли равно, у кого я его взял! Но не тут-то было: мне вместо денег петлю на шею, а бумаги, которые благодаря тебе у меня остались, не стоят и гроша...

Бельский в задумчивости выслушал окончание истории своего

давнего друга и неожиданно расхохотался:

- Ой, Кузя, с тобой никакого цирка не надо! Ты такой номер отколол, что зрители потребовали вернуть деньги за проданные билеты... - Бельский укоризненно обратился к приятелю: А ведь ты мне не рассказал, я же просил - как на духу.

- Ей богу, все как есть.

- Не произноси имя божье всуе. Зря я тебя спасал... Так,

говоришь, через мгновение конверт был у тебя. А хочешь, я скажу, что произошло еще через мгновение?

- Скажи, если такой умный.

- Не глупее тебя! Ты догнал первого молодого человека и

украл у него конверт, полученный им от второго молодого человека. А хочешь, я скажу, что в нем было?

- Уж этого-то ты знать не можешь!

- Еще как могу. Элементарно, Кузя! В нем была ровно тысяча рублей. И не таращи глаза - сам же проговорился.... Решение твоей задачи проще развязывания узла на колеснице царя Гордия: ты украл конверт с письмами у того, кто через своих слуг нанял тебя, чтобы ты украл его у того, кто хотел продать его за тысячу рублей. Представляешь: у одного есть деньги, а у другого - письма, которые продаются. Тот, с деньгами, договаривается о встрече, во время которой должен произойти обмен, в четыре

часа на бульваре. Заниматься этим у кого-нибудь из них дома они опасаются, а тут кругом люди, обмануть друг друга трудно. Но тот, с деньгами, знает, что у продавца с собой около четырех будет конверт с интересующими его документами, и решает получить его не за тысячу, а всего за пятьдесят рублей, прибегнув к помощи карманника, которого и находят его люди. Он ничем не рискует: вор никакой выгоды из писем извлечь не сможет и, значит, вынужден будет продать их ему за эту сумму. Если же кража не состоится по какой-либо причине, то придется заплатить тысячу. Ему доложили, что вор наведен на след, он отправляется на встречу с полной уверенностью, что продавец не сможет предъявить товар, но он тут не при чем: нет писем, не будет и денег...

- Значит, я украл у него купленные им за тысячу два листка бумаги, - схватился за голову Кузьма. - Понятно, с чего они на меня набросились. Другой, у которого я украл тысячу, тоже, небось, в ярости.

- Но он тебя, слава богу, не знает. Да и вообще, похоже,

этот номер сойдет тебе с рук: дело пахнет вымогательством и разоблачения никому не нужны.

- Так что же все-таки такого в этих письмах?

- По-моему, самое время ознакомиться с ними. Давай,

благородный разбойник, выкладывай свою добычу...

Записка была немногословной:

"Воскресенье Покрова. Подаренный мне Богом!

Пишу - отвечать умоляю, Я плачу, я силы теряю.

Твоя истинная Надежда"

Второй документ представлял собой последнюю страницу письма, начинающуюся с середины фразы:

"...мой несчастный муж никогда не узнает, кто

является его отцом.

А родился он в ночь на четверг 12 июля,

и имя, данное ему при крещении, вы можете угадать, заглянув в святцы, но более никто не поймет тайного намека.

Прощайте.

Е.П.Романова." Бельский долго курил, разглядывая пожелтевшие листки,

затем, положив на стол ладонью вверх правую руку, некоторое время рассматривал ее с непонятной Кузьме сосредоточенностью. Наконец он распрямился и неожиданно улыбнулся.

- Напрасно она так уверена, что более никто не поймет "тайного намека". По-моему, его поняло не менее трех человек:

тот, кто продавал, тот, кто покупал, и скромный, но необыкновенно проницательный я.

- А по мне - все это китайская грамота.

- Грамота - тут ты прав. Но отнюдь не китайская.

- Ты хочешь сказать, что разобрался в этой белиберде? - Элементарно, Кузя. Ведь это же моя работа: разбирать

рукописи... Начнем с очевидного. Оба документа написаны одной и той же женщиной.

- Но два разных имени!?

- Тем не менее никаких сомнений быть не может: сравни

почерка.

- Может, почерк подделан?

- Зачем же подделывать почерк, а имена употреблять разные? Нет, это написано одной рукой, а значит, только одно из имен настоящее.

- Ага, понимаю. Двум разным мужчинам она представилась под двумя разными именами. Теперь ясно, почему она так странно выражается: "истинная Надежда". Надежда - настоящее имя, а то, которое начинается на "Е" - вымышленное.

- У меня есть более интересное предположение, но давай по порядку. Прежде всего: датировка документов. Воскресенье Покрова - это 1 октября, пришедшееся в данном году на воскресенье.

- Да таких годов только в прошлом веке наберется побольше

десятка!

- Все не так уж сумрачно вблизи: две стихотворные строки в записке позволяют уточнить дату. Чьи это стихи?

- Пушкина.

- Нет, не Пушкина, с чего ты взял?

- А я всего двух поэтов знаю: Пушкина и Кукушкина.

- Смотри ты, а я вот про Кукушкина в первый раз слышу.

- Это керченский поэт, сочиняет надгробные надписи,

поздравления...

- Ясно: светило местного зхначения. Так вот, эти стихи

даже и не Кукушкина, а Некрасова - цитата из "Русских женщин". Умер Некрасов в 1877 году, а "Русские женщины" - одна из последних его поэм. Если мне не изменяет память, то напечатана она была где-то около 1873 года. А после этой даты в прошлом веке было только три года, когда Покров приходился на воскресенье: 1878, 1889 и 1895. Четверг 12 июля второго документа дает нам следующие года: 1873, 1879, 1884 и 1890.

- Больше всего меня удивляет, как ты определяешь года, в

которых совпадают названные числа и дни недели?

- А как делали это предки в те времена, когда не было

календарей?

- Никогда не задумывался над этим.

- Они считали дни на пальцах. Древнеславянские рукописи

называют этот счет "вруцелетом", что означает: лето, то есть год, в руке. На указательном пальце левой руки три сустава с обеих сторон и кончик пальца соответствуют семи дням недели и обозначаются вруцелетными буквами. Кончик пальца принимается за 1 августа и обозначается буквой "добро". Счет чисел ведется сверху вниз со стороны ладони и снизу вверх со стороны запястья. Итак, кончик пальца - 1 августа. Далее по порядку вниз: 2 августа, 3 августа, 4 августа - это уже нижний сустав со стороны ладони. 5 августа будет располагаться на нижнем суставе со стороны запястья, чуть выше - 6 августа, этот

сустав обозначается вруцелетной буквой "зело". Естественно, кроме 6 августа на тот же день недели придутся в одном году 13 августа, 3, 10, 17, 24 сентября и 1 октября. Мы знаем, что в искомом году на это число пришлось воскресенье, следовательно, вруцелетная буква года - "зело". Теперь остается подобрать год в конце прошлого века с вруцелетом "зело". Это потруднее: вруцелета на все года от сотворения мира считаются по суставам пальцев правой руки. Как и на левой руке, каждый сустав обозначается вруцелетной буквой, соответствующей данному году.

Так считали древние летописцы, так считаю и я.

- Да, мудры были предки.

- Само собой, но продолжим. Мы знаем, что оба документа

написаны одной женщиной. Я утверждаю, что они, к тому же, адресованы одному мужчине.

- Под разными подписями - и одному?

- Я уже говорил, что у меня есть объяснение двух имен

писавшей, хотя эта догадка и требует подтверждения. Но заметь, что письма написаны в разное время и по-разному: одно можно назвать отчаянно-любовным, другое - официально-прощальным. Разными оттенками чувств по отношению к одному адресату можно объяснить и разные подписи.

- Ты меня не совсем убедил. Если бы был хоть какой-то намек, что они предназначались одному и тому же человеку.

- Намек-то как раз есть, тот самый, о котором она говорит в конце письма. Но пойдем другим путем. Мой добрый приятель Роман Степанович Нестеров любит раскладывать пасьянсы. Так вот: чтобы пасьянс сошелся, множество карт должно расположиться в определенном соотношении друг к другу: не одна или две, а множество карт влияют на сходимость пасьянса. Теперь смотри, как сходится мой пасьянс, в котором факты вперемешку с предположениями. Письма находились в одном конверте, значит, они где-то встретились. Где, как не у адресата? Каждое из них в отдельности мало что значит, зато вместе они дают имя ребенка, о котором говорится в письме, имя любовника, а также инициалы и фамилию матери - женщины, заметь, замужней, которая не хочет, чтобы ее муж и сам ребенок когда-нибудь узнали имя настоящего отца. Тайна рождения внебрачного сына - вот что стоит тысячу рублей! Между датами написания документов около девяти месяцев, если остановиться на 1878 и 1879 годах. Странно было бы предполагать, что за девять месяцев до рождения ребенка жэенщина писала любовные письма кому-либо, кроме отца будущего ребенка. Он, в свою очередь, уничтожив, возможно, остальные письма или утеряв их, сохранил два листка как доказательство своего отцовства. Теперь о намеке. В десятом веке в Киеве был убит варяг-христианин Федор и сын его Иоанн. Они считаются пострадавшими за веру, так как погибли от рук славян-язычников, а потому внесены в святцы. Я не помню, когда день Федора и Иоанна, но готов спорить на любой заклад, что 12 июля. И что сына Е.П.Романовой зовут Иваном, а его настоящего отца Федором. Очевидно, сын и является лицом, заинтересованным в покупке этих писем. Он родился в 1879 году, сейчас ему 27 лет. Подходит такой возраст человеку, у которого ты украл конверт?

- Подходит, - только и смог выговорить ошеломленный Кузьма. - Ему эти письма нужны, естественно, не для того, чтобы

хранить их, а чтобы уничтожить, так как они задевают честь его матери. Не всем повезло родиться сиротами, как тебе, Кузя: дети часто платят за грехи родителей. Теперь о продавце. К кому могли попасть письма, которые все эти долгие годы, очевидно, хранились у варяга Федора? Ты говоришь, что продавец и покупатель были под пару друг другу. Так ведь они братья по отцу! Законному сыну после смерти отца попали в руки два листка бумаги, смысл которых он смог постичь. Этот решил за грехи отца не платить, а получить деньги. Но вмешательство благородного вора Кузи помешало осуществлению коварного замысла. Ну

как пасьянс?

- Я потрясен. Непостижимо.

- Наоборот, постижимо. Похоже, этот Федор был большой

мошенник, если сыновья пошли в него: каждый из братцев стремится обжулить другого. Впрочем, жуликов в этой истории хватает, включая упомянутого Кузю. Выкладывай деньги, пират!

Кузьма безропотно выложил на стол второй конверт. - Что ты

собираешься делать?

- Приступить к дележу. Скажи-ка, друг любезный, сколько ты считаешь из них честно заработанными?

- Пятьдесят да пятьдесят - сто пятьдесят, значит, всего -

двести.

- Держи. Остальные придется вернуть Ивану Романову вместе с бумагами. Чтобы он на тебя не обижался и не подсылал к тебе своих молодцев. Но вот как его найти? Тебя водить по городу для опознания опасно да и хлопотно.

- А может, черт с ним. Уедем в Питер - и с концами. Не дай бог, влипнем в какую-нибудь неприятность.

- Ты бы об этом думал, когда воровать соглашался.

- Так я же выпивши был.

- Я сейчас тоже выпивши, но меня вино подвигает на благородные поступки. Например, вернуть письма и деньги человеку, который тебе, в общем-то, ничего плохого не сделал. Что он против братца замышлял, так тот того и заслуживает.

- А чуть не придушили меня?

- Ты за это и получил доплату. К тому же, я думаю, они

бы просто взяли у тебя письма. Убивать им ни к чему. Они ведь считали, что ты их обманул, вот и погорячились. Но как же все-таки выйти на варяжского сына? Ну-ка, налей еще по стакану для возвышения мыслей.

- Ты прав, Серьга, это вино как-то возвышает. Чувствуешь себя и выше и сильнее. Напиток великанов, одним словом.

- Как ты сказал, Кузя? Напиток великанов? Молодец,

возьми с полки пирожок с гвоздями, как говаривал мой дядюшка. Нет, лучше возьми еще пятьдесят рублей - за подсказку! Знаешь, что варяги называли "напитком великанов"? Поэзию! Похоже, мне пора познакомиться с местным скальдом. Где его можно найти?

- Кого?

- Ну, поэта заздравно-упокойного твоего - Кукушкина.

- В трактире. У него сейчас самая работа.

- Тогда я отбываю общаться с музами. Нет, нет, тебе со мной нельзя. Ничего, я быстренько. Можешь спать ложиться, можешь в черепках покопаться, но осторожно: им не меньше полутора тысяч лет... Эх, люблю я поэтов...

Поутру Бельский долго и тупо рассматривал нацарапанные на

листке бумаги слова, прежде чем проявившиеся воспоминания позволили ему приступить к рассказу.

Необходимо отметить, что друзья успели выпить с утра по

стаканчику, а потому речь Бельского порой имела очень отдаленное, по мнению Кузьмы, отношение к карманной краже, благодаря которой в их руки попали письма, не говоря уже о деньгах.

- Уважаемый мной Эдгар Аллан По сказал однажды, что в его душе нет места вере в сверхъестественное, - так начал Бельский к некоторому удивлению приятеля. - Он вполне логично заключает, что Бог создал природу совершенной и ему ни к чему время от времени нарушать законы, им же самим для природы предписанные. Таким образом, сверхъестественных явлений нет, есть только почти невероятные случайные совпадения. Так говорил великий Эдгар. С другой стороны, не менее уважаемый мной Роман Степанович Нестеров считает, что нет случайных совпадений - это рука Всевышнего указует путь в тумане человеку, который должен следовать этим путем, повинуясь персту указующему. Моя личная точка зрения близка к точке зрения Романа Степановича: я тоже считаю, что случайных совпадений не бывает, но не думаю, что нами управляет на каждом шагу рука Господня. Я думаю, что для крайних случаев в человеческую душу заложена Господом возможность видеть невидимое. Тебе, конечно, знакомо,

чувство предвидения опасности, хотя ничего на нее вроде не указывает - это пример такого сверхъестественного зрения. Ну как, доступно?

- Возьми с полки пирожок с гвоздями, как говаривал мой

учитель. Только при чем тут мамины галоши?

- Терпение, мой Пилад, терпение. Это во мне сказываются задатки будущего ученого, которые требуют теоретического

обоснования каждого высказывания.

- А по-моему, это в тебе сказываются остатки вчерашнего времяпрепровождения, после которого ты явился, распевая: "Не Некрасов я, не Пушкин, а простой поэт Кукушкин".

- Указанный тобой факт тоже укладывается в данную теорию.

Заметь, как часто озарение приходит к человеку во сне или в полубессознательном состоянии, когда он находится в одной из стадий, гм, опьянения. Лучше всего невидимое видится, когда мозг не отягощен мелочными проблемами. Вот почему так редко встретишь трезвого поэта: они всегда должны быть готовы к лицезрению потустороннего, того, что недоступно обычным людям.

- Например, зеленых чертиков.

- Я уже давно заметил, что ты, Кузя - не поэт. Но вернемся к высоким материям. Я говорил, что сверхзрение проявляется в исключительных обстоятельсмтвах. А преступление всегда связано с исключительными обстоятельствами. Случайные совпадения возникают так же бессознательно, как и осознаются, но для их возникновения необходимо сильное душевное волнение. Конечно, отрывок из Некрасова пришел на ум Романовой, потому что героиня поэмы тоже страдает в одиночестве, но путь к истине мне указало совпадение, которое никак не могло возникнуть осознанно. Знаешь, как Некрасов звал свою последнюю жену, с которой обвенчался за несколько месяцев до смерти? Зинаида Николаевна!

- Ну и что?

- А настоящее ее имя было другим. По правде говоря, не

помню - какое-то простонародное. В общем-то, ничего необычного: близкие друг другу люди зачастую придумывают особые имена для общения между собой.

- Орест и Пилад, например.

- Вот-вот. И меня осенило: в переводе с греческого Федор дар божий, а Екатерина - надежда истинная. Так эти имена толкуются в святцах! Дальше все было просто. Кукушкин помнил, естественно, целую толпу Романовых, которым он за сорок лет

на ниве местного стихолетописания сочинял поздраления и эпитафии. Но Иван, сын Екатерины, родившийся в 1879 году -

только один. Тут у меня записан его адрес, остается пойти и вернуть письма и семьсот пятьдесят рублей.

- А может, не стоит? Оставь их себе, как награду за твои

хитроумные догадки.

- Нельзя не идти путем, на который направляет меня перст указующий... И вообще, ты, Кузя, усвоил только первую заповедь благородного разбойника: грабь богатых. Но ведь часть награбленного полагается раздать.

- Неимущим, Серьга, неимущим, заметь.

И Кузьма в конечном счете оказался прав: от Романова

Бельский вернулся без писем, но с теми же семьсот пятидесятью рублями.

- Плата за наше стремление вернуть ему деньги и цена его

раскаянья в том, что он хотел завладеть столь трагичными документами бесчестным способом... А не сменить ли нам профессии, Кузя? Ты будешь воровать, а я возвращать ворованное за приличное вознаграждение. Как думаешь, получится?

- Не получится. У меня не получится. Кстати, о кражах. Я

тут перелопатил все твои черепки и никакого сосуда с надписью "Он украл меня у Гикесия" не нашел.

- Эх, Кузя, не мог ведь я взять вещь с такой компроментирующей меня надписью. И снова ее в землю закопал...

Hosted by uCoz