Опираясь на приведённые данные, можно утверждать, что более половины владельцев имений вынуждены были обращаться в опекунские советы за кредитами и даже перезакладывать свою собственность, а были имения, которые еле сводили концы с концами, и только незначительная часть крупных жили более или менее рентабельно. В том же отчёте за 1857 г. Ярославский губернатор жаловался на плохое положение в сельском хозяйстве губернии и ссылался на то, что в народе “слишком развит дух промышленности, малоземелье, скудость земли, требующей хорошей обработки и удобрений, но не всегда возвращающей труды земледельца”, а урожайность была “сам друг” с одной второй”. В словаре С.И.Ожегова выражение “сам друг” толкуется: вдвое больше того, что посеяно, а это значит, что урожай был плох (таким он был во всей нечерноземной зоне) и показывает низкую эффективность крепостного сельского хозяйства. Экономист и статистик К.Герман в книге “Статистическое описание Ярославской губернии” отмечал, что земля края “не может пропитывать людей посредством земледелия, но положение её тем выгоднее для торговли”. Собственным же хлебом довольствовались только в Ярославском, Даниловском и Мышкинском уездах. Из сказанного исходила одна из важных особенностей края, наложившая сильнейший отпечаток на всю жизнь ярославских крестьян: отход их на заработки в города. В 50-е годы прошлого столетия в города уходило ежегодно более 50% крестьян. Из 60 000 отходников в 1852 г. 25132 находились в Петербурге, 8281 в Москве и губернии и 5745 рассеивались по различным пунктам Ярославской губернии. Часть отходников работала в других губерниях России. Отход заметно влиял на весь быт крестьян, повышал их культурный уровень, расширял кругозор, увеличивал стремление к свободе и независимости. Не случайно это признавал мышкинский и пошехонский помещик Лихачёв и побаивался “особого духа” крестьян-отходников. “Крестьяне малоземельных уездов,- писал он,- издавна уже усвоили себе особый тип промышленности, принуждающий их часто на долгое время оставлять свои селения и проживать в столицах, городах или вести, так сказать, кочевую жизнь, приискивая себе работу в дальних губерниях. Эта привычка к кочующей жизни положила особую печать на крестьян малоземельных уездов Ярославской губернии и естественным образом развила в них сильное стремление к независимости и особый дух, который может быть очень опасен при возбуждённом уже брожении умов”./ЦГИАЛ, ф. Гл. комитета по крестьянским делам, д.13, лл. 493-502/.

Многие источники свидетельствуют, что задолго до отмены крепостного права помещики и крестьяне активно обсуждали этот вопрос между собой. “Толки сии,-писал Ярославский губернатор в секретном циркуляре от 30 января 1857 г., - расходясь между крестьянами, в настоящее время начали уже появляться и во вверенной мне губернии” и приказал подчинённым ему властям “усилить до

последней крайности меры строжайшего наблюдения, не будут ли где появляться толки о свободе крестьян. Если бы где-либо обнаружились подобные толки, тотчас разведывать, от кого они вышли и если виновники в их распространении окажутся крепостные люди, тотчас на месте подвергать их в присутствии других, строгому полицейскому исправительному наказанию, высечь розгами и внушить, что мера эта будет употреблена в отношении всех тех, кто осмелится распространять такие слухи”. Губернатор предлагал подчинённым ему властям тщательно контролировать переписку крестьян, прибывающих в свои семейства из столиц и других городов. (ГАЯО, ф.214, оп.1,д.403, л.18).

Но несмотря на строгости, слухи об омене крепостного права распространялись повсеместно. Так в ноябре 1858 г. канцелярист из обер-офицерских детей, окончивший Ярославское уездное училище, Павел Маслов ехал из Углича в село Маслово Мышкинского уезда. Выдавая себя за чиновника губернского правления, посланного губернатором, говорил крестьянам, что “они к новому году получат свободу, а после нового года не будет ни становых, ни приставов, ни земского суда”. За подобные разговоры Маслов был арестован, а 10 июня 1859г. Ярославская губернская палата уголовного суда приговорила его к наказанию розгами и отдаче в арестанскую роту на 1 год, 8 месяцев и 12 дней. (ГАЯО, ф.73, оп.4, д.2399). А вот упоминавшийся выше помещик Лихачёв в письме к председателю редакционных комиссий Я.И.Ростовцеву характеризовал положение в Ярославской губернии в 1859 г. так: “Не считаю нужным говорить сколько толков возбуждали полученные бумаги по этому предмету (о предстоящей отмене крепостного права) между провинциальным дворянством и крестьянством, тем более, что все эти бумаги рассылались по секрету, все говорили о них, но шёпотом: шёпотом помещики, опасаясь, чтобы их не подслушали крепостные люди, шептались крестьяне, чтобы не подслушали их господа”.

Антикрепостнически была настроена передовая часть российского общества, многие общественные деятели, власть придержащие чиновники и даже молодой император Александр II. Так, например, крупный помещик, публицист, активный участник общественного движения, видный деятель растущей русской аграрной буржуазии Ю.Ф.Самарин, хорошо знавший настроение поместного дворянства, в одной из записок в середине 50 - х годов писал: “Дворяне сознают про себя непрочность своих прав и опасаются одинаково народной расправы и внезапного неподготовленного распоряжения правительства”. У многих помещиков ещё прочно сохранились отсталые настроения, но значительная часть дворян, наиболее просвещённая, понимала уже невозможность сохранить власть над крестьянами в неизменном виде и готова была своевременными уступками спасти положение. /Самарин Ю.Ф. соч., т.2, с.139-140/. Прогрессивный помещик, славянофил А.И.Кошелев, стремившийся к рационализации сельского хозяйства, доказывал, что крепостное право является главным тормозом развития народного хозяйства, что оно обрекает на застой земледелие и промышленность, и в связи с этим писал: “Боже сохрани если явиться какой-нибудь Пугачёв, кровь польётся рекой, не только люди более образованные, но и само правительство не будет в состоянии себя защитить ни войсками, ни крепостями. Это обстоятельство так важно, что его одного достаточно, чтобы убедить в необходимости всячески ускорить уничтожение крепостного состояния, как вернейшего и опаснейшего оружия в руках всякого, кто вздумает восстать против существующего порядка вещей... Мы (не ??)столько стоим за представление людям свободы, столько против того, чтобы люди у нас её вырывали”. А вот учёный, профессор, государственный деятель и публицист А.В.Никитенко, уже после смерти Николая I вспоминал: “Теперь только открывается, как ужасны были для России прошедшие 29 лет. Администрация в хаосе, нравственное чувство подавлено, умственное развитие остановлено, злоупотребления и воровство выросли до чудовищных размеров”./Никитенко А.В. Дневник, М., 1955, т.1, с.421/.

Широкие круги дворянской интеллигенции считали, что с вступлением на престол Александра II в России начнётся “Новая эра”. Видный государственный деятель того времени Д.А.(М?) Милютин отмечал, что весть о кончине императора Николая I вызвала ликование. “С бокалом в руках поздравляли друг друга с радостным событием”. А вот оценка ситуации самим новым императором Александром II. В письме к матери от 21 января 1861 г. он писал: “Никто не понимает больше, чем я, серьёзности эпохи, в которую мы живём. Она очень трудная и даже критическая. Умы недовольны, потому что великий вопрос освобождения крестьян касается материальных интересов существования всех классов и не может быть доведен до конца без жертв со стороны дворянства”. А при открытии Государственного совета 28 января 1861 года, посвящённому обсуждению проекта закона об отмене крепостного права, Александр II заявил:”Дело об освобождении крепостных крестьян считаю я, по важности своей жизненным вопросом для России... Я убеждён в необходимости скорого и неотложного окончания сего дела... Дальнейшее ожидание может только ещё более возбудить страсти и привести к самым вредным и бедственным последствиям для всего государства вообще и для помещиков в особенности”. Призывая членов Госсовета утвердить представленный проект, Александр II отмечал, что всё, что возможно было сделать для ограждения интересов дворянства, сделано. Если вы сочтёте возможным сделать ещё кой-какие перемены в этом смысле, я с радостью их приму, лишь бы они не клонились к явному ущербу крестьянского сословия, ибо основой всего дела должно быть улучшение быта крестьян и не на словах, а на самом деле”.

Из приведённых документов и публикаций видно, что в середине прошлого столетия в России объективно сложилось такое положение, которое требовало скорейшей отмены, надоевшнго большинству общества, крепостного права, мешавшего продвижению России по пути прогресса и капитализма. Крепостным правом были недовольны дворянская интеллигенция, прогрессивно настроенные помещики, многие государственные чиновники, а больше всего крестьяне и даже монарх Александр II. И вот, наконец, свершилось. 19 февраля 1861 г. Манифест об отмене крепостного права в России был подписан, а в марте того же года обнародовался (обнародован??).

Обнародование Манифеста об отмене крепостного права и “Положений” 19 февраля производилось по всей России, как и было ранее отмечено, в период великого поста с 7 марта по 2 апреля. Исключение представляли Петербург и Москва, где это произошло в последний день масляной недели в прощённое воскресенье 5 марта 1861 г. Объявление населению о дарованной крестьянам воле происходило путём чтения Манифеста, в котором излагалось основное содержание реформы. “Крепостные люди, - говорилось в документе, - при открывшейся для них новой будущности поймут и с благодарностью примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта”. /ПСЗ,т.2, кн.ХХХVI, № 36665/.

Основная мысль, которая проводилась в Манифесте, заключалась в стремлении доказать, что уплата крестьянами повинностей за пользование землёй в пользу помещиков вполне справедлива. “Некоторые думали о свободе и забывали об обязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том убеждении, что и по естественному рассуждению, свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей и по закону христианскому всякая душа должна повиноваться власть предержащим, воздавать всем должное и в особенности кому должно: урок, дань, страх, честь”. Подчёркивалось и то, что законное приобретение (законно приобретенные ??) помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки, что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещика землёй и не нести за сие соответственной повинности”./ПСЗ, т.2, кн.ХХХVI, № 36665/. Как видим, задача Манифеста в необходимости доказать, что освобождение крестьян от крепостной зависимости является актом величайшей справедливости, за что крестьянам необходимо безропотно выполнять свои повинности перед помещиком.

В апреле 1861 г. крестьяне многих деревень имения С.М.Селифонтова отказались выполнять барщину, а местные власти стали искать причину такого их поведения, стали допрашивать забастовавших и выяснили, что святой отец Харинской церкви Константин говорил своим прихожанам, чтобы они избирали новых старост-начальников и не исполняли распоряжений прежних, назначенных помещиком. Мышкинский исправник в рапорте на имя губернатора писал, что “должно предполагать, что священник дозволил себе делать превратные толкования “Положений”, которые клонились к пользе крестьян, а поэтому по весьма естественной причине, поддерживают его сторону”.

Обнародование “Положений” об отмене крепостного права, вызвало активизацию крестьянского движения. Сохраняя веру в царя, крестьяне отказывались верить подлинность Манифеста и “Положений”, они утверждали, что царь дал настоящую волю, а дворянство и чиновники либо её подменили, или истолковали в своих корыстных целях. Поэтому среди крестьян появились люди, пытавшиеся истолковать “Положения” с точки зрения крестьянских интересов. Под влиянием этих людей возникло движение крестьян, выражавшееся главным образом в отказе от выполнения барщины и уплаты оброка. Уже в марте 1861 г. по данным МВД волнения крестьян происходили в 8 губерниях России.

В Ярославской губернии, видимо, особого восторга от Манифеста не было. Жандармский полковник Лобановский 9 марта 1861 г. сообщал шефу жандармов: “Стечение народа в церквах и на площадях Ярославля было значительное, хотя тишина и спокойствие ни малейшим образом не были нарушены, но из разговоров некоторых помещичьих крестьян можно было заметить, что новое “Положение”, даруемое им, не возбудило у них сочуствия и они, ожидая окончательного освобождения от власти помещиков, в особенности не довольны временным обязательством к ним и полным повиновением им в продолжение переходного периода”./”Каторга и ссылка, 1923, № 5, с.55-56/.

Подобное недовольство имело место и в имении С.М.Селифонтова и некоторых других помещиков. 15 апреля 1861 г. Мышкинский земский исправник сообщал Ярославскому губернатору: “Дошло до моего сведения, что крестьяне г-на Селифонтова, состоящие на оброке и вместе с тем отбывающие некоторые издельные повинности, обязали друг друга с платой 3-х рублей штрафа с того, кто по требованию помещика пойдёт на работу”. Далее исправник просил посоветовать ему как поступить если крестьяне приведут свои намерения в исполнение? На этот вопрос губернатор, генерал-майор, князь Оболенский ответил директивой: “Я даю вам знать, что во всех случаях, когда возникнут подобные беспорядки или недоразумения, вы должны действовать на основании общих законов, вменяющих полиции предупреждать и прекращать всякие действия противные общему порядку, употребляя к сему все представленные к сему в ваше распоряжение и уведомляя вместе с тем уездного предводителя дворянства для зависящего с его стороны распоряжения”. 29 апреля тот же Мышкинский земский исправник уже более подробно доносил губернатору о событиях в имении Селифонтова: “Когда подтвердилось известие что крестьяне Селифонтова действительно согласились не выполнять обязанности, утверждённые “Положением”, то г.предводителем дворянства и мной были вытребованы управляющий имением и из каждой деревни старосты с несколькими крестьянами и им внушены обязанности на них лежащие, определено число рабочих дней, которые следует в дополнение к оброку, объяснена ответственность, которой они подвергаются в случае сопротивления и даны приказы старшинам о немедленном представлении к предводителю или ко мне тех людей, которые будут отказываться или неповиноваться или подстрекать к тому других, для поступления с таковыми по всей строгости законов. Теперь в этом имении беспорядки прекращены”. Так уездному начальству удалось без применения военной силы успокоить крестьян С.М.Селифонтова. В бумагах отсутствуют даже фамилии организаторов этого бунта. Итоговый документ о событии составлен 10 мая 1861 г. Мышкинским предводителем дворянства Башмаковым на имя губернатора: “Имею честь уведомить, - писал он, - что сделанному дознанию о неправильных толкованиях Высочайше утверждённого Положения о крестьянах, которое позволил себе священник села Харинского отец Константин, оказалось следующее: управляющий имением Селифонтова показал, что объезжая приходской молитвой, отец Константин превратно объяснял крестьянам Селифонтова статьи Положения, в которых говорилось о минимальной повинности, через что их возбудил к неповиновению и невыполнению некоторых барщинных работ. По сделанному мной внушению помянутым крестьянам, состоящим на смешанной повинности, они до сих пор исполняют барщинные работы”. Управляющий имением княгини Мещерской показал будто бы святой отец Константин говорил крестьянам, чтобы они избирали новых начальников и не исполняли приказаний прежних, назначенных помещиком. Но при допросах крестьяне не подтвердили показаний управляющего. Даже предводитель писал, что крестьяне поддерживают сторону священника Константина, поэтому он считал, что для предупреждения на будущее время могущих возникнуть конфликтов между крестьянами Харинского прихода от неправильных внушений, “священника полезно было бы перевести в другой приход. Иначе по чувствам недоброжелательности к помещику Селифонтову и к управляющему княгини Мещерской он будет иметь вредное влияние на умы крестьян”. (ГАЯО, ф.121, оп.4, д.54). Вскоре отец Константин был переведён в другой приход, другого уезда.

Более серьёзные события имели место в имении С.М.Селифонтова в Ростовском уезде в июне 1861 г. Центром этого имения было село Лазарцево-Скоропейно, где Сергею Михайловичу принадлежало 25 душ м.п., в деревне Якунино - 52 души, в деревне Вязовке - 46 душ и в деревне Новодеревеньки - 33 души, а всего 256 м.п. душ. Село Лазарцево и дер.Вязовка находились на большой дороге из Ростова в Суздаль: Якунино в одной версте, а Новодеревеньки в трёх верстах от той же большой дороги. От Ростова село Лазарцево находилось в 24 верстах, Якунино и Новодеревеньки - в 26 . Управляющим имением в это время был временно обязанный крестьянин Афанасий Андреевич Быков. Половина крестьян здесь находилась на изделии, т.е. на барщине, а другая половина на смешанной повинности. Эти вторые крестьяне платили 20 рублей серебром оброка, а летом исполняли и барщину, т.е. работали на полях помещика неустановленное количество дней. А после введения “Положения” об отмене крепостного права, весной 1861 г. крестьяне, бывшие на смешанной повинности, отказались исполнять полевые работы. Мировой посредник 1-го участка Ошанин считал, что причиной отказа стало неправильное понимание крестьянами 4-й статьи правил о порядке приведения в действие положений о крестьянах и другие неправильные толкования, распространившиеся посторонними лицами. Узнав об отказе крестьян выпонять издельные работы С.М.Селифонтов ограничил для них рабочие дни летом 12 днями, а зимой тремя днями на каждое тягло. Но это не привело к положительному результату, крестьяне работать на помещика не стали.2 июня 1861 г. управляющий имением явился к мировому посреднику Ошанину с просьбой приехать в имение и приказать крестьянам исполнять возложенные на них обязанности. Ошанин вызвал к себе старосту Лазарцевского общества Никиту Матвеевича Титова и начал ему внушать, что крестьяне не правы в своих поступках, но Никита Титов заявил, что он не может заставить крестьян работать, а сам с ними согласен и на помещика работать не желает... Тогда мировой посредник приказал волостному старшине собрать сельский сход и внушить крестьянам их обязанности. Такой сход состоялся 4 июня. Крестьяне внимательно выслушали волостного старшину, но категорически отказались работать на помещика. 6 июня Ошанин вызвал крестьян к себе в Ростов, прочитал им 6-й пункт Высочайшего манифеста, 12-ю статью правил о порядке приведения в действие положения о крестьянах, разъяснил им их содержание, из чего следовало, что обязанности, которые определены положением, должны исполняться беспрекословно. Но всё это конфликт не устранило. Крестьяне ответили однозначно: “работать на помещика не будем!” После такого заявления Ошанин приказал арестовать сельского старосту Никиту Титова и ещё четырёх самых упорных крестьян: Фёдора Семёнова, Алексея Иванова, Филиппа Евдокимова и Григория Михайлова, и отправил их в Ростовскую тюрьму для предания уголовному суду с ходатайством “примерно наказать бунтовщиков”, так как он находит, что один безнаказанный случай в этом роде породит множество подражаний, тем более, что шесть соседних имений находились на смешанной повинности, и сколько он заметил, с нетерпением ждут известий о том, что “сделается с ослушниками”, чтобы самим или успокоится или поддержать. Поэтому мировой посредник считал, что более строгое наказание ослушников водворит спокойствие в соседних имениях. Однако арест организаторов не успокоил крестьян. 10 июня 1861 г. тот же Ошанин докладывал исполняющему обязанности Ярославского губернатора, статскому советнику и кавалеру Николаю Павловичу Мезенцеву, что осуществлённый им арест не дал “благожелательных результатов”. На его предложение избрать вместо Никиты Титова нового старосту он получил категорический отказ. Тогда Ошанин опять начал уговаривать крестьян приступить к работе на помещичьих полях. Он даже добился от Селифонтова некоторых уступок в пользу крестьян. Теперь каждое тягло, состоявшее на смешанной повинности, должно было сверх годового оброка в 20 рублей серебром работать во время пашни один день мужской конный, во время навозницы - один день мужской конный с женщиной; во время ржаной и яровой жатвы в каждой по два дня женские; во время сенокоса по шесть дней мужских пеших с женщиной, и выставить зимой по три подводы до Ростова. Но и после этого крестьяне категорически отказались выполнять барщину и снова отказались избирать нового старосту. Изложив всё это, Ошанин писал, что крестьяне Селифонтова не могут быть приведены в повиновение теми средствами, которые они могли применить на месте, их можно заставить повиноваться только сильными мерами. После такого сообщения губернатор распорядился ввести в имение солдат, что и исполнил ростовский исправник. Он прибыл в имение с 65 солдатами Ростовской инвалидной команды и расположил их в селе Лазарцеве, а сам снова начал уговаривать крестьян исполнять распоряжения властей и помещика, исполнять барщину. Но крестьяне и сейчас отказались работать на помещика. Тогда исправник распределил солдат по селениям и приказал им ежедневно в принудительном порядке выводить крестьян на работы, а через несколько дней опять начал уговаривать крестьян повиноваться. Однако они и сейчас отказались работать добровольно. По словам исправника, “с закоренелым упорством крестьяне объявили, что никогда не дадут согласия добровольно работать на помещика”. После чего по распоряжению начальства началось следствие, которое вёл судебный следователь Лавров. Сейчас крестьянам снова предложили переизбрать старосту вместо арестованного Никиты Матвеева Титова. Но крестьяне снова отказались, заявив, что “кроме Никиты Матвеева они иметь своим старостой никого не желают”. Теперь следователь делал вывод, что главным виновником смуты являлся староста Никита Матвеевич Титов, что он поддерживает в крестьянах “неповиновение”. Тогда был использован аморальный и незаконный метод давления на крестьян. К введенным в имение солдатам инвалидной команды присоединили две роты гренадёрского полка под командованием жандармского офицера, ротмистра Клепацкого. Солдаты довольствовались за счёт неповинующихся крестьян. Особенно страдало крестьянское животноводство, так как солдаты ежедневно резали по одной-две коровы для питания солдат и офицеров. Ростовский исправник докладывал губернатору, что расположенная в имении Селифонтова команда “продовольствуется за счет неповинующихся крестьян, но продовольствие это получается от них с большим трудом, несмотря на то, что сами крестьяне ни в чем не нуждаются”. В жалобе на имя министра внутренних дел сын Никиты Титова, Козьма Титов писал, что жандармы незаконно забрали у его отца двух коров.

18 июня 1861 г. предводитель дворянства Ростовского уезда рапортовал губернатору что “неповиновение и беспорядки со стороны крестьян возникли вследствие отяготительно положенных на них повинностей и он предложил Селифонтову сделать крестьянам некоторые уступки в повинностях для обоюдного спокойствия и поспешить с введением уставной грамоты”. С.М.Селифонтов еще раз понизил повинности. Теперь каждое тягло сверх годового оброка в 20 рублей серебром должно было работать на барщине во время пашни - один день, во время навозницы - один день, в ржаное и яровое жнитво в каждое по два дня, а в сенокос шесть дней; зимой выделять по три подводы до Ростова. Но крестьяне и сейчас (опять?) не согласились с этими новыми условиями и продолжали упорствовать, по-прежнему отказались добровольно выполнять барщину. Исправник доложил об этом губернатору, а губернатор доложил свиты Е.В. генерал - майору Дубельту, который находился в Ярославле по поручению Александра II для осуществления контроля за ходом отмены крепостного права. Генерал Дубельт 19 июня сам выехал в Ростовское имение С.М.Селифонтова. По его распоряжению из тюрьмы в имение были привезены арестованные ранее крестьяне: Никита Матвеевич Титов, Федор Семенов, Алексей Иванов, Филипп Евдокимов и Григорий Михайлов, а на следующий день 20 июня генерал Дубельт внушал им незаконность их действий и потребовал от Титова, чтобы крестьяне прекратили сопротивление. Но Никита Титов отказался обращаться к крестьянам с призывом прекратить забастовку (?). Тогда по приказу Дубельта Никиту Титова вернули в тюрьму, где он был жестоко избит - получил триста ударов розгами. После такого оборота дела остальные четверо крестьян “ изъявили владельцу полную покорность и раскаяние, и дали подписку в точном и беспрекословном исполнении всех обязанностей перед помещиком”.